Искать истинное лицо Фредди хочется в номерах от первого лица, а суперхит «Одна ночь в Бангкоке» кажется пейзажной лирикой. О себе Фредди здесь сообщает только, что сам больше в шахматы не играет (это мы знаем и так), а «лишь наблюдает» — все же остальные его слова просто описывают место и обстоятельства.

В русской версии, пожалуй, почти так и есть: мы видим Фредди умелым шоуменом — и это тоже не новость, после его выходок в первом акте, — и человеком, который бойко складывает панчи и диссы. Однако по-английски ситуация сложнее. Мистер Трампер, оказывается, европоцентрист, шовинист и сексист. Неудивительно, если мы вспомним, что его прототипом был Бобби Фишер!

Давайте разберёмся, в чём дело.

Фредди оскорбляет город («перенаселенный, грязный, вонючий» — такие слова есть и в русском варианте либретто) и крупнейшую реку Таиланда Чаупхраю ("muddy old river" — «старая мутная речка»). Это бы ещё ничего, но сам Таиланд он называет Сиамом, как до революции 1932 года, которая превратила абсолютную монархию в стране в конституционную.

Название «Сиам» и «сиамцы» неприятны жителям этого государства, но Фредди на это наплевать, он так привык — очевидно, по фильму «Король и я», где короля именно что Сиама играет знаменитый Юл Бриннер. На отсутствие Бриннера Фредди сетует по-английски, как будто бы не знает о запрете фильма в Таиланде — по-русски он вместо этого шутит поостроумнее, об отсутствии группы АББА.

«Сиам» со всеми «прелестями Тая» для Трампера — не более, чем развлекательный центр. Фредди не берёт на себя труд запомнить слово «катой», и называет трансперсон Таиланда «королевами», намекая на европейскую культуру мужского кросс-дрессинга — дрэг. Людей, занимающихся дрэгом, тоже называют королевами, а Фредди пытается скаламбурить, потому что по-английски королевой называют и ферзя. По-русски же он, кажется, сам себя сажает в лужу — ещё бы слона назвал офицером...

Флоренс на Бродвее жаловалась, что её парню шахматы мерещатся везде и во всём, и тоже в первую очередь обращала внимание на лингвистический аспект. Я безрассудно забыла, признаётся она, и о том, как мне сложно было мне, женщине, пробиться в серьёзные шахматисты, и о ночах, проведённых с Гёте и Прустом, и предпочла тебя, а ты считаешь, что Чехов (по-английски он «Чекоф», то есть слово «шах» по-английски слышно сразу) — это уход от шаха, а Джойс — моя соседка по студенческому общежитию... ("All my struggles for qualifications, my nights with Goethe and Proust, recklessly abandoned for you, who thinks Chekhov is King to G3, and Joyce, my college roommate!")

В целом такое описание региона — типичный взгляд белого гетеросексуального мужчины с имперским мышлением. Колониальный дискурс для Фредди родной, как ни крути; а к местным святыням, например Ват Пхо, или Храму лежащего Будды, он не проявляет ни малейшего уважения: неинтересно, говорит, по сравнению с шахматами.

И очевидно лукавит, потому что заметная часть песни посвящена не игре, а прелестям улицы Сой Ковбой, где расположено множество баров, рассчитанных на иностранцев. Репутация у этого места, прямо скажем, сомнительная. Впрочем, и Мерано для Фредди, судя по этой песне — всего лишь "Tyrolean spa", «тирольское спа».

Несмотря на неоднозначный текст, песня с самого своего рождения попала в ротацию на радио (везде, кроме, разумеется, Таиланда, где её запретили), и не только зарубежное. Читатель постарше должен помнить песню Сергея Минаева «Ночной патруль» о «множестве порока». А вот с её местом в мюзикле история сложнее.

Во-первых, не во всех версиях Сергиевский и Трампер встречаются дважды. Иногда они сразу играют в Бангкоке, и тогда номер переносится в первый акт.
Кстати, и поёт его не всегда один Фредди: в австралийском спектакле 1990 года гулять по древнему и почтенному городу отправлялся не только чемпион, но и претендент на шахматную корону.

Самое же радикальное решение приняли в шведской версии 2002 года: там песня звучит на дискотеке, куда уходит Фредди в растрёпанных чувствах, и в баре по радио, пока Флоренс заливает алкоголем свежие душевные раны.

Однако у места «Бангкока» во втором акте, как в московской версии, есть важный драматургический смысл. Два акта «Шахмат» оказываются разделены, как чёрные и белые фигуры на доске. В первом акте — два номера Анатолия, один со значимым участием ансамбля («Там, куда хотел попасть») в начале, с описанием этаких начальных условий задачи на акт, второй — на почти пустой сцене, более похожий на внутренний монолог, чем на разговор с залом («Гимн»), и подводящий итог и акту, и судьбе персонажа до этой точки. Во втором акте то же происходит с номерами Фредди: сперва, в «Бангкоке», он помогает зрителю выстроить ожидания от акта, затем, в «Как же мне жаль», открывает свой внутренний мир, отдаёт всё, что у него есть — и навсегда уходит со сцены.