Товарищ Молоков — очень секретный агент. В зеркале он, наверное, отражается, но никто не знает, ни как его зовут, ни сколько ему лет. Пока семейные жизни других героев проходят у нас перед глазами, Молоков держится в тени. И дёргает за ниточки.

Приставленный к русскому шахматисту КГБшник получил фамилию «Молоков» и стал единственным, кроме Флоренс, героем, изначально наделённым именем: до первой постановки в Вест-Энде игроков, сражающихся за титул чемпиона мира, звали просто Русский и Американец.

В Вест-Энде появляется и второй секретный агент, Уолтер де Корси, приставленный, для симметрии, к Фредди (на Бродвее его древнюю шотландскую фамилию тоже сочли чересчур сложной и заменили на более очевидную — Андерсон). Оба человека в штатском пели низкими голосами и плели интриги. И танцевали: на Бродвее, а затем и в Австралии они исполняли танго Let's Work Together (Давайте сотрудничать), основанное на мелодии «В ночном Бангкоке».

В Вест-Энде товарищ Молоков получил и сольное высказывание: разухабистый номер «Советская машина». До этого, на концепт-альбоме, он был почти не поющим злом — его функции сводились к тому, чтобы дышать в затылок товарищу (хотя какой он нам товарищ!) Сергиевскому.

Неизвестно даже, умеет ли товарищ Молоков играть в шахматы. Возможно, да: в версии для Кеннеди-центра он тренирует Сергиевского в кадре, а сам Толя рассказывает, что учился у него с детства. В московском спектакле Молоков уверенным жестом двигает фигуры, когда Виганд готовится к поединку с Сергиевским.

А возможно, и нет: по-английски Анатолий обычно заканчивает первый диалог с Молоковым словами "get out and get me my chess-playing second" (убирайтесь и позовите моего секунданта, который умеет играть в шахматы) — после чего является товарищ Виганд. Его, впрочем, Сергиевский тоже прогоняет: "Go to hell" — «иди к чёрту». И этот хам — строитель коммунизма, наш будущий чемпион?

В чикагской версии 1990 года Молоков и вовсе новичок в шахматном мире: приехав на чемпионат, он опасается, что «задание» будет скучным.

В любом случае ходы вне игровой доски интересуют Молокова гораздо больше. Это он намекает Анатолию, что чтобы победить, ему стоит отбить у Фредди женщину, и он же стоит за сделкой, которую Трампер предлагает Сергиевскому: проигрыш в обмен на освобождение отца Флоренс. О том, жив ли этот отец на самом деле и знает ли о нём что-нибудь Молоков, сложно судить: зависит от постановки.

Да, глубоко законспирированный советский герой не любит, чтобы о нём можно было что-нибудь узнать определённо. Даже в спектакле 2018 года в Кеннеди-центре, где мы узнаём о том, что у Де Корси (самого пунктирно намеченного персонажа этой истории) есть девятилетний сын, а сам ЦРУшник полез в шахматно-политические интриги, чтобы обеспечить ему будущее без ядерной зимы, Александр Молоков всего лишь лаконично сообщает, что Анатолий ему «как сын». В чикагской версии 1990 года Иван Молоков упоминает, что женат и даже что медовый месяц провёл в Будапеште, но сама жена, чтобы подтвердить версию мужа, на сцене не появляется.

Впрочем, то, что Молоков к предателю Сергиевскому очень лоялен, несомненно. В английской версии либретто тот постоянно ему дерзит, называя речи Молокова «третьесортной пропагандой». Следы удивительного, не по-советски разнузданного поведения советского спортсмена видны и в русской версии: так, он позволяет себе обрывать своего куратора восклицанием «Глупость!» Вообразите-ка, что ожидало бы Анатолия, будь товарищ Молоков с нашим претендентом построже.

Может быть, под серым пиджаком бьётся горячее сердце, полное любви? В шведской постановке 2002 года престарелый Александр Молоков, которого Сергиевский панибратски называет просто Сашей, получил печальную арию Glöm mig om du kan (Забудь меня, если сможешь). Пока что единственная другая версия, где эта песня пригодилась — запись 2022 на норвежском языке.